Дорога в лето
Михаил Панюшкин
Устав от чересстрочной лжи телеэкрана
Мы шли по шороху оранжевой листвы
Смотрели в лица. Как их было мало
Среди шагающей по улицам толпы
Машины ехали гремящею толпою
Асфальт нашептывал несложные слова
Мол, в этом мире измерялось все любовью
Она исчезла – и надежда умерла
Мол, этот город электрического света
Давно на вымиранье обречен
Вот только не дотлела сигарета
И светит вечно городской неон
Храни же нас от праха и от бури
От нелюбви и пустоты в глазах
Храни нас от ума, от нашей дури
И в радости, и в горе, и в слезах
Я знаю, надо верить и молиться
Ведь тот, кто верит, он должен быть спасен
К тебе мы обращаем наши лица
Храни нас вечно, городской неон
Огромная благодарность Елене «Carex» Губаревой, которая помогла этой книге стать такой, какой она есть.
© Михаил Панюшкин, 2016
© Елена «Ильче» Ремизова, дизайн обложки, 2016
Редактор Эмма Михейкина
Редактор Юлия Урванцева
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
I. Мир
И ночи в прокуренных
Общих вагонах
Стучащих колесами
На перегонах
Свобода и ветер
Мешались в стаканах
Ты жить начинал
На московских вокзалах
Поет металл. Ржавые фермы старого железнодорожного моста тихо скрипят на ветру. Прислушайся. Ты поймешь, что это музыка. Шумят трассы – сотни усталых фур тащатся по просевшему асфальту, и еще десятки отдыхают по песчаным обочинам. Всходит солнце, освещая заляпанный мазутом гравий.
Как стучит сердце? Два удара, пауза, два удара, пауза. Также стучит и поезд. Обшарпанные зеленые вагоны, которые тянет по полированным железным венам рельс видавший виды электровоз. Внутри вагонов – тысячи людей. Кто-то читает, кто-то спит, а кто-то нервно курит в тамбуре, оставляя сигаретами черные пятна на крашеных стенках вагонных пепельниц.
Поезд подъезжает к станции. Проводники открывают двери, и протирают закопченные дыханием тепловоза поручни. Кто-то выходит. Потоки пассажиров устремляется по рифленым металлическим ступенькам внутрь. Голос мечется между над платформой. «Стоянка пять минут!».
Она вбегает в двери вокзала и сразу кидается к таксофону, на ходу доставая из кармана мелочь. Бросает деньги в щель монетоприемника и подносит трубку к уху. Недоуменно слушает электрический шум. Потом поднимает глаза вверх и видит крошечную табличку. Она написана синей ручкой и гласит «Таксофон не работает».
Девушка ругается и несколько секунд стоит на месте.
«…Поезд на Москву отправляется!» – звучит из обшарпанного репродуктора голос дежурного. Она еще несколько секунд колеблется, потом бросается к кассам.
– Один билет до Москвы, в общий вагон. Без страховки, пожалуйста.
Хватает билет и бежит к платформе.
Она прибегает слишком поздно. Расталкивая людей, которые почти и не оглядываются на нее, она пробирается к краю бетонной полосы, и лишь затем, чтобы увидеть удаляющийся хвостовой вагон.
Девушка с силой бросает небольшую сумку на бетон, и сама садится рядом, не обращая внимания на пыль. По серому небу плывут серые облака, а что делать совершенно непонятно. Ей хочется плакать, но ведь это никогда не помогает…
– Вернуться? Хера! – бормочет она сквозь зубы и, подхватив сумку, бросается к проходящей у вокзала дороге. Та угрюмо смотрит тяжелыми пятнами разметки.
Поднимает руку. Взвизгнув тормозами, останавливается потрепанная пятерка. Медленно, неохотно открывается окно, грязь скрипит от соприкосновения резиновой прокладки и стекла.
– Я опоздала на поезд. Мне срочно нужно в Москву… – слова такие простые, и их так сложно сказать. Немного надежды, безумной и такой желанной. Всегда кажется, что тебя вот прямо сейчас жестоко обломают.
– Прыгай!
– Что?
– Прыгай!
Трасса. Серый асфальт, белая краска разметки. Машина едет вперед. На небе сгущаются тучи. Первые капли дождя падают в пыль, а потом слезы облаков застилают мир. Они размазываются по лбам машин. Те отфыркиваются и бегут вперед. Мимо домов. Потом строения заканчиваются, и начинается лесополоса по обеим сторонам дороги. Хилые сосны, привыкшие дышать парами бензина. И желтые таблички с черными буквами «Дальше прохода нет. Полигон. Стреляют!»
Водитель – молодой и черноволосый. Он изредка посматривает на девушку, но больше следит за дорогой.
– У тебя такой вид, будто ты из дома сбежала, – говорит он.
Она кивает. Водитель удивленно хмыкает, и сильнее жмет педаль газа. Мотор ревет, машина дрожит. Кажется, будто она прорезает внезапно затвердевший воздух. Но это просто капли дождя, которые растекаются по лобовому стеклу.
Девушка думает только об одном. Что где-то там, вдалеке, едет поезд. Он тоже дрожит, как и автомобиль, но по-другому. Будто испуганное животное, которое поймали и заставили день и ночь бежать по двум мокрым металлическим планкам. Поезду наверняка хочется спрыгнуть под откос. Так, чтобы мосты рушились, и огонь рвался сквозь капли этого дождя. Но ему некуда деваться. В его голове сидит человек, который не даст ему пробежаться по зеленой траве. В обшарпанном нутре вагонов спят пассажиры, они хватаются за ручки, боятся, что их скинет на пол размеренным стуком рельс. И поезд смиряет свое электрическое сердце, и едет дальше, только вперед.
Водитель что-то говорит. Его губы шевелятся. Девушка будто просыпается от тяжелого сна.
– Все, дальше мне поворачивать.
Она достает кошелек. Водитель смотрит на нее недоуменно.
– Да убери ты свои деньги, дура! – Зло говорит он. Потом выпрыгивает из машины и, размахивая руками, выбегает на дорогу. Поднимает руку. Другой водитель нажимает на педаль, и тормозные колодки врезаются в диски, срезая тончайшую металлическую пыль. Эта пыль пытается плясать в воздухе, но ее тут же прибивает к земле дождем. Машина останавливается, тяжело дыша.
– Подвезите ее. Она на поезд в Москву опоздала, а мне поворачивать, – говорит черноволосый и хватает воду ртом.
– Залезай!
Дождь стучит по крышам и почти скрывает происходящее вокруг. Его струи заслоняют стекло, и деревья вокруг пляшут в тумане. На их зажигательное танго можно смотреть вечно.
Водитель седой, с короткими волосами. Он откинулся на сиденье, покрытое ковриком, сделанным из деревянных бусин. Девушка мельком вспоминает, как отец рассказывал ей, что такие накладки способствуют кровообращению при долгих поездках.
– Я с двадцати лет вожу. Тридцать лет на этой работе. Работаю и работаю, как робот. Три аварии уже было. В первой и второй еще нормально, а вот третья, два года назад… Сломал позвоночник, ставили штифты. Теперь вот ходить не могу, только езжу… У меня дочка такая же, как ты растет, – говорит водитель безразличным голосом, будто читая какую-то скучную сводку новостей. А сам смотрит на дорогу, и в его глазах блики фонарей. Ими горят они… Фонари – это город, и машина врывается в него, рассекая лужи, проносясь мимо сонных окон. Там смотрят телевизор, там тепло и сухо.
Здесь – машина летит над мокрым шоссе, едва касаясь колесами асфальта.
– А что будет, если ты не успеешь? Одна, в трехстах километрах от дома?
– Я не могу опоздать!
И мелькают фонари. Девушка сидит и смотрит в пустоту.
– Мне здесь налево. Погоди.
Он махает руками, высунувшись наполовину из машины.
Музыка влезает в уши, а фонарный конвой высвечивает на дорожном полотне названия трасс. Они словно имя бога для тех, кто живет дорогой. Кто сильнее, кто более прав, бог М4 или бог А105? Девушка об этом не знает. Она видит яркие блики города, которые взрезают темноту, и бежит, и асфальт бьется сквозь тонкие подошвы. И вот здание вокзала – суетливый муравейник.
– Поезд по третьему пути. На Москву.
Девушка стоит под дождем, и смотрит в небо. Капли хлещут ее по щекам. Она заливается смехом, обхватив себя руками, будто боится улететь. Из динамиков рвется музыка:
До свиданья, мой любимый городЯ почти попала в хроники твоиНам с тобой так мало, надо для двоих…1
Если тебе очень нужно успеть, то ты не можешь опоздать.
II. Мир
Так хотелось разузнать
Где сорвутся вены рельс
Рассекавшие в обломки
Этот город чудес
И ты вывернул карманы
Там всего ничего
Но молил ты на коленях
Тебе дали его
Весь прожженный и промокший
Словно ела вода
Пропуск в общий вагон
На экспресс в никуда
Девушка сидит у запотевшего окна. Попутчики ее уже спят – они успели расспросить, что случилось, и, довольные интересной историей, отвалиться на полки, укрывшись колючими одеялами. Ей же хочется поймать момент, когда, наконец, покажется Москва. И она рисует пальцами на плачущем стекле. Несколько линий – это домик, с окошком. В нем горит свет. Беленькие обои в голубой цветочек, и тарелки с едой на столе.
